Оскар Уайльд. Пантея
Panthea - Пантея
Давай в огонь бросаться из огня,
Тропой восторга рваться к средоточью, —
Бесстрастие — пока не для меня,
И вряд ли ты захочешь летней ночью
В неисчислимый раз искать ответ,
Которого у всех сивилл и не было, и нет.
Ведь ты же видишь: страсть сильнее знаний,
А мудрость — не дорога, а тупик;
Зов юности важнее и желанней,
Чем притчи самых сокровенных книг.
Что пользы размышленьям предаваться,
Сердца даны нам, чтоб любить, уста —
чтоб целоваться.
Трель соловья тебе ли не слышна,
Нет серебристей, нет прозрачней ноты!
Поблекшая от зависти луна
С обидой удаляется в высоты:
Ей песню страсти слышать тяжело,
И множит вкруг себя она туманные гало.
В лилее ищет золотого хлеба
Пчела; каштан роняет лепестки:
Вот — кожа загорелого эфеба
Блестит, омыта влагою реки:
Ужель не это красоты итоги?
Увы! На щедрость большую едва ль способны боги.
Никак богам тоски не побороть
Смотря, как род людской о прошлом плачет, —
Он кается, он умерщвляет плоть —
Все это для богов так мало значит:
Им безразлично — что добро, что грех,
Один и тот же дождь они шлют поровну на всех.
Как прежде, боги преданы безделью
Над чашами вина склоняясь там,
Где лотос переплелся с асфоделью,
И в полусне деревьям и цветам
Шепча о том, что защититься нечем
От зла, что выросло в миру и в сердце человечьем.
Сквозь небеса посмотрят вниз порой,
Туда, где в мирз мечется убогом
Коротких жизней мотыльковый рой, —
Затем — вернутся к лотосным чертогам:
Там, кроме поцелуев, им даны
В настое маковых семян — пурпуровые сны.
Там блещет горним золотом Светило,
Чей пламенник всех выше вознесен,
Покуда полог свой не опустила
Над миром ночь, пока Эндимион
Не ослабел в объятиях Селены:
Бессмертны боги, но порой, как люди, вожделенны.
Покрыт шафранной пылью каждый след
Юноны, через зелень луговую
Идущей; в это время Ганимед
Вливает нектар в чашу круговую.
Растрепан нежный шелк его кудрей
С тех пор, как мальчика орел восхитил в эмпирей.
Там, в глубине зеленолистой пущи,
Венера с юным пастухом видна:
Она — как куст шиповника цветущий,
Но нет, еще пунцовее она,
Смеясь меж ласк, — под вздохи Салмакиды,
Чьи скрыты в миртовой листве ревнивые обиды.
Борей не веет в том краю вовек,
Лесам английским ежегодно мстящий;
Не сыплет белым опереньем снег,
Не рдеет молнии зубец блестящий
В ночи, что серебриста и тиха,
Не потревожит стонущих во сладкой тьме греха.
Герой, летейской влаге не причастный,
Найдет к струям фиалковым пути,
Коль скоро все скитания напрасны,
Собраться с духом можно — и пойти
Испить глоток из глубины бездонной
И подарить толику сна душе своей бессонной.
Но враг природы нашей, Бог Судьбы,
Твердит, что мы — раскаянья и мрака
Ничтожные и поздние рабы.
Бальзам для нас — в толченых зернах мака,
Где сочетает темная струя
Любовь и преступление в единстве бытия.
Мы в страсти были чересчур упрямы,
Усталость угасила наш экстаз,
В усталости мы воздвигали храмы,
В усталости молились каждый час,
Но нам внимать — у Неба нет причины.
Миг ослепительной любви, но следом — час кончины.
Увы! Харонова ладья, спеша,
Не подплывает к пристани безлюдной,
Оболом не расплатится душа
За переправу в мир нагой и скудный,
Бесплодна жертва, ни к чему обет,
Могильный запечатан склеп, надежды больше нет.
А мы — частицами эфира станем,
Мы устремимся в синеву небес,
Мы встретимся в луче рассвета раннем,
В крови проснувшихся весной древес,
Наш родич — зверь, средь вереска бродящий;
Одним дыханьем полон мир — живой и преходящий.
Пульсирует Земля, в себе неся
Перемеженье систол и диастол,
Рождение и смерть и всех и вся
Вал Бытия всеобщего сграбастал,
Едины птицы, камни и холмы,
Тот, на кото охотимся, и тот, чья жертва — мы.
От клетки к человеческой средине
Мы движемся взрослеющей чредой;
Богоподобны мы, но только ныне,
А прежде были разве что рудой —
Не знающей ни гордости, ни горя,
Дрожащей протоплазмою в студеных недрах моря.
Златой огонь, владыка наших тел,
Нарциссам разверзающий бутоны,
И свет лилей, что серебристо-бел,
Хотят сойтись, преодолев препоны;
Земле подарит силу наша страсть,
Над царствами природы смерть утрачивает власть.
Подростка первый поцелуй, впервые
Расцветший гиацинт среди долин;
Мужчины страсть последняя, живые
Последние цветы взносящий крин,
Боящийся своей же стрелки алой,
И стыд в глазах у жениха — все это отсвет малый
Той тайны, что в тебе, земля, живет.
Для свадьбы — не один жених наряжен.
У лютиков, встречающих восход,
Миг разрешенья страсти столь же важен,
Как и для нас, когда в лесу, вдвоем,
Вбираем жизни полноту и вешний воздух пьем.
А час придет, нас погребут под тисом;
Но ты воскреснешь, как шиповный куст,
Иль белым возродишься ты нарциссом,
И, вверясь ветру, возжелаешь уст
Его коснуться, — по привычке старой
Наш затрепещет прах, и вновь влюбленной станем парой.
Забыть былую боль придет пора!
Мы оживем в цветах трепетнолистных,
Как коноплянки; запоем с утра,
Как две змеи в кирасах живописных,
Мелькнем среди могил, — иль словно два
Свирепых тигра проскользим до логовища льва,
И вступим в битву! Сердце бьется чаще,
Едва представлю то, как оживу
В цветке расцветшем, в ласточке летящей,
Вручу себя природы торжеству,
Когда же осень на листву нагрянет —
Первовладычица Душа последней жертвой станет.
Не забывай! Мы чувства распахнем
Друг другу, — ни кентавры, ни сильваны,
Ни эльфы, что в лесу таятся днем,
А в ночь — танцуют посреди поляны,
В Природу не проникнут глубже нас;
Дарован нам тончайший слух и дан горчайший глаз,
Мы видим сны подснежников, и даже
Вольны услышать маргариток рост,
Как бор трепещет серебристой пряжей,
Как, дрогнув сердцем, вспархивает дрозд,
Как созревает клевер медоносный,
Как беркут легким взмахом крыл пронизывает сосны.
Любви не знавший — не поймет пчелу,
Что льнет к нарциссу, лепестки колебля
И углубляясь в золотую мглу;
Не тронет розу на вершине стебля.
Сверкает зелень юного листа
Чтоб мог поэт приблизить к ней влюбленные уста.
Ужель слабеет светоч небосвода
Иль для земли уменьшилась хвала
Из-за того, что это нас Природа
Преемниками жизни избрала?
У новых солнц — да будет путь высокий,
Вновь аромат придет в цветы, и в травы хлынут соки!
А мы, влюбленных двое, никогда
Пресытиться не сможем общей чашей,
Покуда блещут небо и вода,
Мы будем отдаваться страсти нашей,
Через зоны долгие спеша
Туда, где примет нас в себя Всемирная Душа!
В круговращенье Сфер мы только ноты,
В каденции созвездий и планет,
Но Сердце Мира трепетом заботы
Позволит позабыть о беге лет:
Нет, наша жизнь в небытие не канет,
Вселенная обнимет нас — и нам бессмертьем станет.
Перевод: Е. Витковского.
Оскар Уайльд. Пантея. 1881 г.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Оскар Уайльд"