Письмо Оскара Уальда Роберту Россу. 28 мая 1897 г.
Отель де ла Пляж, Берневаль-сюр-мер
[28 мая 1897 г.]
Мой дорогой Робби! Сегодня первый день, который я провожу в одиночестве, и, разумеется, день весьма несчастливый. Я начинаю осознавать свое ужасное положение изгоя, и меня с утра одолевают злоба и горечь. Прямо беда. Я-то думал, что смогу спокойно и просто принять все, как есть; но теперь на меня то и дело накатывает ярость, подобно холодному штормовому ветру, который губит едва взошедшие ростки. Я тут набрел на часовенку, полную диковинных святых, чрезвычайно готических в своем безобразии и очень ярко раскрашенных, — иные с улыбками, доходящими до оскала, в духе первобытных статуэток, — но все они для меня не более чем идолы. Меня смех разбирал на них смотреть. К счастью, в притворе я обнаружил прелестное распятие — не янсенистское, а с широко раскинутыми руками из золота. Оно меня обрадовало, и я отправился бродить по дюнам, где и уснул на теплой, колючей и бурой прибрежной траве. Прошлой ночью я почти не сомкнул глаз. Отвратительное письмо Бози лежало в комнате, и я имел глупость перечитать его перед сном и оставить подле кровати. И вот мне пригрезилось, что мать выговаривает мне за что-то строгим и тревожным голосом. Я ни капли не сомневаюсь, что в минуту опасности она всегда найдет способ меня предостеречь. Меня охватывает настоящий ужас перед этим злополучным и неблагодарным молодым человеком, перед его тупым эгоизмом и полной бесчувственностью ко всему, что есть в людях хорошего и доброго или хотя бы может таковым стать. Я боюсь этого несчастного, словно дурного глаза. Оказаться с ним рядом означало бы вернуться в ад, из которого, как я очень надеюсь, я выбрался. Нет, не хочу больше видеть этого человека.
Что же касается тебя, милый Робби, то меня мучает мысль, что иные из любящих тебя могут счесть, да и уже считают, эгоистичным с моей стороны позволять тебе и просить тебя время от времени ко мне приезжать. Но как они не видят разницы между нашим союзом в нероновы дни моего раззолоченного позора, исполненные роскоши, распутства и цинического материализма, — и твоими стараниями утешить одинокого, оплеванного человека в его бесчестье, заброшенности и нищете? Какое же скудное у них воображение! Если бы я вновь разбогател и пожелал вести прежнюю жизнь, ты, я полагаю, стал бы избегать моего общества. Ты осудил бы меня; но сейчас, милый мой мальчик, ты идешь ко мне с сердцем Христовым, ты оказываешь мне такую нравственную помощь, какой не оказывает и никогда не сможет оказать никто. Ты воистину спас мою душу — спас не в богословском, а в самом простом смысле, ибо душа моя была по-настоящему мертва, захлебнулась в трясине плотских наслаждений, и я вел жизнь, недостойную художника; но ты можешь исцелить меня и помочь мне. В этом прекрасном мире у меня никого нет кроме тебя, да мне больше никто и не нужен. Одно меня угнетает: на меня будут смотреть как на человека, проматывающего твое состояние и равнодушного к твоему благу. Ты прямо создан для того, чтобы помочь мне. Я рыдаю от отчаяния, думая о том, сколь во многом нуждаюсь, и рыдаю от радости, думая о том, что у меня есть ты.
Я очень надеюсь, что в ближайшие полтора месяца мне удастся сделать одну работу и что, когда ты ко мне приедешь, я смогу тебе кое-что прочесть. В любви твоей я не сомневаюсь, но мне нужно и твое уважение, твое искреннее восхищение; боюсь этого слова, так что лучше сказать — твое искреннее одобрение моей попытки вернуться в литературу. Однако мысль о том, что я приношу тебе вред, может отравить мне все удовольствие от твоего общества. Уж по крайней мере с тобой я хочу быть свободным от всякого чувства вины, от ощущения, что я гублю чью-то жизнь. Милый мой, ведь не мог же я погубить твою жизнь, откликаясь на нежную дружбу, которую ты вновь и вновь мне предлагаешь. Не зря я окрестил тебя в тюрьме святым Робертом Филлиморским. Святость создается любовью. Святые — это люди, которых сильнее всего любили.
Хочу только слегка изменить слова надписи в книге, которую я подарил тебе по выходе из тюрьмы. Мне следовало написать: «Когда я вышел на волю, ты дал мне одежду, пищу, мудрый совет. Ты дал мне любовь». Всё ты, а не другие. Я с радостным смехом думаю, как точны эти строки во всех деталях.
8.30. Только что получил твою телеграмму. Некто бородатый — как пить дать, маскировка — лихо прикатил на велосипеде, размахивая голубой телеграммой. Я сразу понял, что она от тебя. Что ж, я очень рад и с нетерпением жду газету. Вот увидишь, письмо подействует. Я свои заметки о тюрьме тоже отдам в «Кроникл». Они там поддерживают тюремную реформу; во всяком случае, можно не опасаться, что мой труд примут за рекламное объявление.
Хотел бы знать, что ты об этом думаешь. Я намерен написать Мэссингэму. Читая твою телеграмму между строк, я чувствую, что ты тоже доволен. Она пришла как нельзя более вовремя. Представь себе — мне подсунули на ужин змею! Мелко нарезанную змею под темно-зеленым соусом! Я объяснил хозяину, что я не какой-нибудь там mangeur de serpents1, и полностью обратил его в свою веру. Змеи подаваться больше не будут. Бедняга разволновался не на шутку. Как хорошо, что у меня богатый опыт по части ихтиологии!
Прилагаю пачку писем. Будь добр, отошли их, присовокупив к ним денежные переводы. Те из них, что адресованы в тюрьму, запечатай в один большой конверт и сам напиши на нем адрес как можно разборчивее. Это мои долги чести, и я должен их отдать во что бы то ни стало. Письма ты, разумеется, прочти. Объясни мисс Мередит, что письма, адресованные С. 3. 3 на Хорнтон-стрит, 24, предназначены тебе. Суммы переводов следующие. Я понимаю, что выходит много, но я-то рассчитывал, что не буду стеснен в средствах:
Джексону 1ф.
Флиту 1ф. 10ш.
Форду 2ф. 10ш.
Стоуну 3ф.
*Итону 2ф.
*Краттендену 2ф.
Бушеллу 2ф. 10ш.
*Миллуорду 2ф. 10ш.
Гроувсу 3ф. 10ш.
------------
20ф. 50ш.
У. Смиту 2ф.
Письма отошли немедленно. По крайней мере отмеченные *.
Куча денег! Но теперь у меня остались только Джим Катберт (2 декабря), Джим Хаггинс (9 октября) и Гарри Элвин (6 ноября). Эти могут подождать. По зрелом размышлении я посылаю в тюрьму только одно письмо. Прошу тебя, не перепутай. У каждого письма есть свой нюанс.
Пришли, пожалуйста, несколько перьев и несколько красных галстуков. Последние, сам понимаешь, для литературной работы.
Сегодня утром я послал письмо Кортнею Торпу, а также письмо и цветы миссис Стэннард.
Мор собирается переслать мне стихотворение Бози — он пишет любовную лирику! Совсем спятил.
Тардье таинственно предостерегает меня от опасных друзей в Париже. Терпеть не могу таинственности — бывает ли что-нибудь более очевидное?
Проследи, чтобы Ромейке оставался на троне войны.
«Фигаро» пишет, что я катаюсь на велосипеде в Дьеппе! Как всегда, они перепутали меня с тобой. Восхитительно! Никаких возражений с моей стороны. Ведь ты — лучшая моя половина.
Я очень устал, и собирается дождь. Ты, конечно, рад будешь узнать, что я не сажал какао в тропических болотах, что никакой Ллойд не сидит у меня на веранде, что никакая Фанни не присматривает за «работягами» и что я знать не знаю никакой «Красавицы». На этом я желаю тебе, дорогой Колвин (тьфу, мерзкое перо!), я хотел сказать дорогой Робби, доброй ночи.
С любовью и признательностью, твой
Оскар
Комментарии
На самом деле Уайльд написал следующее: «Когда я вышел из тюрьмы, одни встречали меня с одеждами и яствами, другие с мудрыми советами. Ты же встречал меня с любовью» (см. письмо 184). Впоследствии он предполагал поместить их в качестве второго посвящения к «Балладе Редингской тюрьмы», однако в корректуре они были сняты.
В телеграмме Росс извещал Уайльда о публикации в «Дейли кроникл» его письма от 27 мая.
Мэссингэм, Генри Уильям (1860–1924) — в 1895–1899 гг. — редактор «Дейли кроникл».
«Пожиратели змей» — скрытая цитата из романа Флобера «Саламбо»: «За укреплениями Карфагена жили люди другой расы и неведомого происхождения. Все они… питались моллюсками и змеями» (гл. IV, пер. Н. Минского).
Мисс Мередит — экономка Мора Эйди.
С. 3. 3. — «номер» Уайльда в Рединге, означающий: камера № 3, на 3 этаже, блок С.
Торп, Кортней (1854–1927) — английский актер, известный своим исполнением ролей ибсеновских героев; Палмер, Генриетта Элиза, в замужестве миссис Артур Стэннард (1856–1911) — английская романистка, весьма популярная в свое время. Первый президент Клуба писателей (1892). В момент написания этого письма жила вместе с мужем в Дьеппе. Тардье, Эжен (1851–1920) — французский переводчик «Портрета Дориана Грея» (1895).
В данном случае Уайльд пародийно обыгрывает письма Стивенсона к Сиднею Колвину (см. комментарий к письму Оскара Уальда Роберту Россу от 23 или 30 мая 1896 г.), упоминая пасынка Стивенсона, его жену и падчерицу.
Примечания
1 Пожиратель змей (франц.)
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Оскар Уайльд"