Оскар Уайльд
|
Второй процесс Оскара Уайльда Гальфдан Лаангард - Оскар Уайльд. Его жизнь и литературная деятельность. Книгоиздательство "Современные проблемы", Москва, 1908 г. Перевод М. Кадиш.
Разбирательство дела против Оскара Уайльда началось снова 22-го мая. Его попытки опровергнуть взведенные на него обвинения я считаю наилучшим изложить в форме выдержки из судебного следствия. Оно дает полную картину его поведения на суде и делает понятным, как его ответы могли настолько возбудить судей, что они вынесли ему необычайно суровый приговор, несмотря на то, что, в сущности, у них не было никаких доказательств его виновности. СУДЬЯ: По-вашему мнению, произведения ваши способствуют поднятию нравственности молодежи? УАЙЛЬД: Мои произведения стремятся быть лишь художественными. СУДЬЯ: Следует ли под этим понимать, что вы не заботитесь об их моральном или развращающем влиянии? УАЙЛЬД: Я придерживаюсь того взгляда, что книга или произведение искусства никогда не оказывает влияния на моральную физиономию человека. СУДЬЯ: Вы не учитываете, таким образом, морального или развращающего влияния? УАЙЛЬД: Отнюдь нет. СУДЬЯ: ЧТО же касается ваших произведений, то вы делаете вид, будто совершенно не заботитесь об их моральном или развращающем влиянии? УАЙЛЬД: Я не употребил бы выражения "делать вид". СУДЬЯ: Это одно из ваших любимых выражений. УАЙЛЬД: Вот как? Я не придерживаюсь на этот счет никакого мнения. Когда я пишу, я забочусь лишь о художественном воплощении моих мыслей. Моей целью не служит ни добро, ни зло, я стремлюсь лишь создать нечто, что имеет свойства и формы, соответствующие красоте, остроумию, чувству и проч. СУДЬЯ: Вот один из ваших афоризмов, обращенных к молодежи: "Нечестивость — это миф, который придумали благочестивые, чтобы объяснить удивительную привлекательность других." Считаете ли вы его справедливым? УАЙЛЬД: Я редко считаю справедливым то, что пишу. СУДЬЯ: Вы сказали: редко? УАЙЛЬД: Да, я сказал, редко. Но с тем же успехом я бы мог сказать и: никогда. Под "справедливым" я разумею согласующееся с истинным знанием. СУДЬЯ: Другой афоризм гласит: "Религии умирают, когда их истинность становится очевидной." Это справедливо? УАЙЛЬД: Да, я так полагаю. Это касается научной философии относительно возникновения религии; но это чересчур обширная проблема, чтобы ее разбирать здесь детально. СУДЬЯ: Считаете ли вы это за такую непреложную аксиому, что можете советовать юношеству признать ее? УАЙЛЬД: Во всяком случае за интересную мысль. А всё, что способствует размышлению, хорошо для всякого возраста. СУДЬЯ: Безразлично, нравственно ли это или безнравственно? УАЙЛЬД: В области мысли нет ни морали, ни безнравственности, — есть только безнравственные чувства. СУДЬЯ: Следующий: "Радость — это единственное, для чего стоит жить. Ничто не старит так, как счастье." УАЙЛЬД: Я разумею под этим, что утверждение собственного "я" является главной жизненной целью и что это лучше достигается радостью, нежели страданием. Я стою при этом всецело на точке зрения древней философии. СУДЬЯ: Далее: "Истина перестает быть истиной, когда в нее верит больше одного человека." УАЙЛЬД: Совершенно верно. Это стоит в связи с моим метафизическим определением истины: она есть нечто настолько индивидуальное, что не может быть одинаково признаваема двумя лицами. — Следствие переходит к разбору "Портрета Дориана Грея", и Оскар Уайльд повторяет, что нет ни нравственных, ни безнравственных книг. Есть только написанные хорошо или плохо. СУДЬЯ: Таким образом, хорошо написанная книга, проводящая известные взгляды, хорошая книга? УАЙЛЬД: Ни одно произведение искусства не проводит каких-либо взглядов. Взгляды имеются лишь у людей. СУДЬЯ: Разве "Портрет Дориана Грея" не может быть истолкован — в известном смысле? УАЙЛЬД: Да, — обыкновенными людьми и не литераторами. Взгляд филистера на искусство невероятно нелеп. СУДЬЯ: Итак, согласно вашему определению большинство людей филистеры? УАЙЛЬД: Я встречал прекрасные исключения. СУДЬЯ: ВЫ думаете, что большая часть публики поднялась с точки зрения, занимаемой вами? УАЙЛЬД: Я боюсь, что она для этого недостаточно просвещена. СУДЬЯ: Не удерживали ли вы в таком случае средних людей от покупки ваших произведений? УАЙЛЬД: Я никогда не побуждал людей подыматься выше их уровня. (Смех в публике). Судья читает отрывок из "Дориана Грея": сцену между художником и Дорианом. СУДЬЯ: Чисты ли, по-вашему мнению, изображенные здесь чувства или нет? УАЙЛЬД: Я полагаю, что это совершенное изображение того, что чувствует художник, встречая прекрасную личность и сознавая в то же время, что она необходима ему в какой бы то ни было форме или для его жизни, или для искусства. СУДЬЯ: Считаете ли вы это нравственным чувством, чувством, которое мужчина может питать к другому? УАЙЛЬД: Я сказал уже, что это — чувство, которое испытывает художник по отношению к прекрасной личности. СУДЬЯ: Испытывали ли вы сами когда-нибудь это чувство? УАЙЛЬД: Нет. Я не давал еще ни одному человеку управлять своим искусством. СУДЬЯ: Я цитирую следующее место: "Я сознаюсь, что безумно тебе поклоняюсь." Знакомо ли вам это чувство? УАЙЛЬД: Я не поклонялся ни одному человеку, кроме себя самого. Должен признаться, что это выражение заимствовано у Шекспира. (Смех). СУДЬЯ: Я читаю дальше: "Я хотел бы обладать тобою всецело". УАЙЛЬД: Это, действительно, бурная страсть. СУДЬЯ: Люди, не разделяющие ваших воззрений, могут истолковать это место иначе. УАЙЛЬД: Несомненно. Но не спрашивайте меня, прошу вас, о невежестве других. (Смех). Прочитывается письмо Уайльда к лорду Дугласу. СУДЬЯ: Было ли это письмо обычным? УАЙЛЬД: Нет, — но зато прекрасным письмом. СУДЬЯ: ЭТО письмо, следовательно, особое? УАЙЛЬД: И к тому же единственное. СУДЬЯ: Велась ли ваша переписка с лордом Альфредом всегда в таком стиле? УАЙЛЬД: Нет, — это было бы совершенно немыслимо. Постоянно на это не бываешь способен. СУДЬЯ: Писали ли вы еще письма в таком роде? УАЙЛЬД: МОИ письма не отличаются вообще никаким "родом". СУДЬЯ: Писали ли вы еще что-нибудь подобное? УАЙЛЬД: Я никогда не повторяюсь. СУДЬЯ: Но вы написали еще одно письмо лорду Дугласу? (Читает письмо, напоминающее отчасти первое). Это тоже исключительное письмо? УАЙЛЬД: Полагаю, что всё написанное мною, исключительно. Я думаю, что я, к счастью, не зауряден. Но спрашивайте меня, пожалуйста, дальше, относительно этого письма. СУДЬЯ: Является ли оно письмом, которое мужчина может писать другому? УАЙЛЬД: ЭТО — письмо, которое я написал лорду Дугласу. Что пишут другие мужчины другим, я не знаю, и это меня не касается. Письмо это не похоже на первое, — оно не стихотворение в прозе. Затем на сцену выступил следующий пункт: его дурное влияние на друзей. Относительно этого можно заметить лишь, что он отнюдь никогда не старался каким бы то ни было образом влиять на своих друзей. Одно из действующих лиц в "Дориане Грее" говорит: "Всякое влияние безнравственно". Он испытывал безусловно одно только чувство дружбы, а не властолюбия по отношению к тем, с которыми приходил в соприкосновение. Когда на суде ему было предъявлено обвинение в сношениях с людьми низших классов, камердинерами, конюхами, разносчиками газет, он возразил: "Я люблю молодых людей с радостным беззаботным темпераментом. Социальных различий я не признаю, и одна только мысль видеть вокруг себя молодежь кажется мне настолько чудесной, что я охотнее буду полчаса ходить с молодым парнем, чем подвергнусь на суде перекрестному допросу!" Но ведь это и было то, что "он всегда повторял и на словах и в своих сочинениях — его поклонение молодости. — 25 мая суд признал его виновным по всем пунктам и приговорил к строжайшему наказанию, которое только знает закон. "И," добавил в конце судья, "по-моему мнению, оно далеко еще не достаточно в таком деле, как это." Приговор гласил: два года исправительной тюрьмы. "Разрешите сказать мне два слова," сказал Уайльд, когда услыхал приговор. Но суду надоело его остроумие, и судья сделал отрицательный жест, после чего Уайльд был уведен. Маркиз Куинсберри и старший брат лорда Альфреда присутствовали на суде. Самого лорда Альфреда не было. Он совершенно порвал с отцом и за месяц до этого послал ему следующее резкое письмо: "В виду того, что Вы возвращаете мои письма нераспечатанными, я принужден писать это письмо открытым. Сообщаю Вам, что с абсолютным безразличием отношусь к Вашим нелепым угрозам. После Вашего вторжения в дом Оскара Уайльда я счел необходимым встречаться с ним возможно чаще и, возможно, более открыто, появляться у Берклэй, в кафе Рояль и т. п. и надеюсь и в будущем продолжать это приятное мне знакомство. Я совершеннолетний и вполне самостоятельный человек. Вы несколько раз отрекались от меня и позорно лишали состояния, — ни в юридическом, ни в моральном отношении у вас нет никаких прав на меня. Если бы Оскар Уайльд подал на вас жалобу за клевету, вы получили бы за это оскорбление семь лет тюрьмы. Как ни презираю я вас, но в интересах нашей семьи мне хотелось бы этого избежать. Если вы вздумаете напасть на меня, то я сумею защититься заряженным револьвером, который ношу всегда при себе, и в случае, если Уайльд или я убьем вас, мы будем правы постольку, поскольку это явится самообороной против насильственного опасного нападения. Я полагаю, что найдется немного людей, которые будут жалеть о вашей смерти. Альфред Дуглас." Оскар Уайльд был осужден по совершенно недостаточным уликам. Какую цену можно давать показаниям свидетелей, считавшихся в то же время и соучастниками и принадлежавших к тому же к низшим классам, не упускавшим ни одного удобного случая досадить представителю буржуазии. Но Уайльд своим невозмутимым "непочтительным" поведением на суде чересчур ожесточил судей и слишком долго господствовал над духовной жизнью высших слоев Лондона, чтобы с целью низвергнуть "тирана" не был применен строгий параграф закона. Оскар Уайльд ведь сам сказал однажды: "Искусство, — одно только искусство может защитить нас от грязных опасностей жизни." Читайте также:Полную стенографию судебного процесса Оскара Уайльда Последние годы жизни и смерть Оскра Уайльда Примечания1 Там жила мать Альфреда, леди Куинсберри. |
|||
|
||||
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна. © 2016—2024 "Оскар Уайльд" |