Второй процесс Оскара Уайльда

Гальфдан Лаангард - Оскар Уайльд. Его жизнь и литературная деятельность. Книгоиздательство "Современные проблемы", Москва, 1908 г. Перевод М. Кадиш.

Разбирательство дела против Оскара Уайльда началось снова 22-го мая.

Его попытки опровергнуть взведенные на него обвинения я считаю наилучшим изложить в форме выдержки из судебного следствия. Оно дает полную картину его поведения на суде и делает понятным, как его ответы могли настолько возбудить судей, что они вынесли ему необычайно суровый приговор, несмотря на то, что, в сущности, у них не было никаких доказательств его виновности.

СУДЬЯ: По-вашему мнению, произведения ваши способствуют поднятию нравственности молодежи?

УАЙЛЬД: Мои произведения стремятся быть лишь художественными.

СУДЬЯ: Следует ли под этим понимать, что вы не заботитесь об их моральном или развращающем влиянии?

УАЙЛЬД: Я придерживаюсь того взгляда, что книга или произведение искусства никогда не оказывает влияния на моральную физиономию человека.

СУДЬЯ: Вы не учитываете, таким образом, морального или развращающего влияния?

СУДЬЯ: ЧТО же касается ваших произведений, то вы делаете вид, будто совершенно не заботитесь об их моральном или развращающем влиянии?

УАЙЛЬД: Я не употребил бы выражения "делать вид".

УАЙЛЬД: Вот как? Я не придерживаюсь на этот счет никакого мнения. Когда я пишу, я забочусь лишь о художественном воплощении моих мыслей. Моей целью не служит ни добро, ни зло, я стремлюсь лишь создать нечто, что имеет свойства и формы, соответствующие красоте, остроумию, чувству и проч.

СУДЬЯ: Вот один из ваших афоризмов, обращенных к молодежи: "Нечестивость — это миф, который придумали благочестивые, чтобы объяснить удивительную привлекательность других." Считаете ли вы его справедливым?

УАЙЛЬД: Я редко считаю справедливым то, что пишу.

УАЙЛЬД: Да, я сказал, редко. Но с тем же успехом я бы мог сказать и: никогда. Под "справедливым" я разумею согласующееся с истинным знанием.

СУДЬЯ: Другой афоризм гласит: "Религии умирают, когда их истинность становится очевидной." Это справедливо?

УАЙЛЬД: Да, я так полагаю. Это касается научной философии относительно возникновения религии; но это чересчур обширная проблема, чтобы ее разбирать здесь детально.

СУДЬЯ: Считаете ли вы это за такую непреложную аксиому, что можете советовать юношеству признать ее?

УАЙЛЬД: Во всяком случае за интересную мысль. А всё, что способствует размышлению, хорошо для всякого возраста.

СУДЬЯ: Безразлично, нравственно ли это или безнравственно?

УАЙЛЬД: В области мысли нет ни морали, ни безнравственности, — есть только безнравственные чувства.

СУДЬЯ: Следующий: "Радость — это единственное, для чего стоит жить. Ничто не старит так, как счастье."

УАЙЛЬД: Я разумею под этим, что утверждение собственного "я" является главной жизненной целью и что это лучше достигается радостью, нежели страданием. Я стою при этом всецело на точке зрения древней философии.

СУДЬЯ: Далее: "Истина перестает быть истиной, когда в нее верит больше одного человека."

УАЙЛЬД: Совершенно верно. Это стоит в связи с моим метафизическим определением истины: она есть нечто настолько индивидуальное, что не может быть одинаково признаваема двумя лицами.

— Следствие переходит к разбору "Портрета Дориана Грея", и Оскар Уайльд повторяет, что нет ни нравственных, ни безнравственных книг. Есть только написанные хорошо или плохо.

СУДЬЯ: Таким образом, хорошо написанная книга, проводящая известные взгляды, хорошая книга?

УАЙЛЬД: Ни одно произведение искусства не проводит каких-либо взглядов. Взгляды имеются лишь у людей.

СУДЬЯ: Разве "Портрет Дориана Грея" не может быть истолкован — в известном смысле?

УАЙЛЬД: Да, — обыкновенными людьми и не литераторами. Взгляд филистера на искусство невероятно нелеп.

СУДЬЯ: Итак, согласно вашему определению большинство людей филистеры?

СУДЬЯ: ВЫ думаете, что большая часть публики поднялась с точки зрения, занимаемой вами?

УАЙЛЬД: Я боюсь, что она для этого недостаточно просвещена.

СУДЬЯ: Не удерживали ли вы в таком случае средних людей от покупки ваших произведений?

УАЙЛЬД: Я никогда не побуждал людей подыматься выше их уровня. (Смех в публике).

Судья читает отрывок из "Дориана Грея": сцену между художником и Дорианом.

СУДЬЯ: Чисты ли, по-вашему мнению, изображенные здесь чувства или нет?

УАЙЛЬД: Я полагаю, что это совершенное изображение того, что чувствует художник, встречая прекрасную личность и сознавая в то же время, что она необходима ему в какой бы то ни было форме или для его жизни, или для искусства.

СУДЬЯ: Считаете ли вы это нравственным чувством, чувством, которое мужчина может питать к другому?

УАЙЛЬД: Я сказал уже, что это — чувство, которое испытывает художник по отношению к прекрасной личности.

СУДЬЯ: Испытывали ли вы сами когда-нибудь это чувство?

УАЙЛЬД: Нет. Я не давал еще ни одному человеку управлять своим искусством.

СУДЬЯ: Я цитирую следующее место: "Я сознаюсь, что безумно тебе поклоняюсь." Знакомо ли вам это чувство?

УАЙЛЬД: Я не поклонялся ни одному человеку, кроме себя самого. Должен признаться, что это выражение заимствовано у Шекспира. (Смех).

СУДЬЯ: Я читаю дальше: "Я хотел бы обладать тобою всецело".

СУДЬЯ: Люди, не разделяющие ваших воззрений, могут истолковать это место иначе.

УАЙЛЬД: Несомненно. Но не спрашивайте меня, прошу вас, о невежестве других. (Смех).

Прочитывается письмо Уайльда к лорду Дугласу.

СУДЬЯ: Велась ли ваша переписка с лордом Альфредом всегда в таком стиле?

УАЙЛЬД: Нет, — это было бы совершенно немыслимо. Постоянно на это не бываешь способен.

УАЙЛЬД: МОИ письма не отличаются вообще никаким "родом".

СУДЬЯ: Но вы написали еще одно письмо лорду Дугласу? (Читает письмо, напоминающее отчасти первое). Это тоже исключительное письмо?

УАЙЛЬД: Полагаю, что всё написанное мною, исключительно. Я думаю, что я, к счастью, не зауряден. Но спрашивайте меня, пожалуйста, дальше, относительно этого письма.

СУДЬЯ: Является ли оно письмом, которое мужчина может писать другому?

УАЙЛЬД: ЭТО — письмо, которое я написал лорду Дугласу. Что пишут другие мужчины другим, я не знаю, и это меня не касается. Письмо это не похоже на первое, — оно не стихотворение в прозе.

Затем на сцену выступил следующий пункт: его дурное влияние на друзей.

Относительно этого можно заметить лишь, что он отнюдь никогда не старался каким бы то ни было образом влиять на своих друзей. Одно из действующих лиц в "Дориане Грее" говорит: "Всякое влияние безнравственно". Он испытывал безусловно одно только чувство дружбы, а не властолюбия по отношению к тем, с которыми приходил в соприкосновение.

Когда на суде ему было предъявлено обвинение в сношениях с людьми низших классов, камердинерами, конюхами, разносчиками газет, он возразил: "Я люблю молодых людей с радостным беззаботным темпераментом. Социальных различий я не признаю, и одна только мысль видеть вокруг себя молодежь кажется мне настолько чудесной, что я

охотнее буду полчаса ходить с молодым парнем, чем подвергнусь на суде перекрестному допросу!"

Но ведь это и было то, что "он всегда повторял и на словах и в своих сочинениях — его поклонение молодости.

— 25 мая суд признал его виновным по всем пунктам и приговорил к строжайшему наказанию, которое только знает закон. "И," добавил в конце судья, "по-моему мнению, оно далеко еще не достаточно в таком деле, как это." Приговор гласил: два года исправительной тюрьмы.

"Разрешите сказать мне два слова," сказал Уайльд, когда услыхал приговор.

Но суду надоело его остроумие, и судья сделал отрицательный жест, после чего Уайльд был уведен.

Маркиз Куинсберри и старший брат лорда Альфреда присутствовали на суде. Самого лорда Альфреда не было. Он совершенно порвал с отцом и за месяц до этого послал ему следующее резкое письмо:

Оскар Уайльд был осужден по совершенно недостаточным уликам.

Какую цену можно давать показаниям свидетелей, считавшихся в то же время и соучастниками и принадлежавших к тому же к низшим классам, не упускавшим ни одного удобного случая досадить представителю буржуазии.

Но Уайльд своим невозмутимым "непочтительным" поведением на суде чересчур ожесточил судей и слишком долго господствовал над духовной жизнью высших слоев Лондона, чтобы с целью низвергнуть "тирана" не был применен строгий параграф закона.

Оскар Уайльд ведь сам сказал однажды: "Искусство, — одно только искусство может защитить нас от грязных опасностей жизни."

Второй процесс Оскара Уайльда

Читайте также:

Примечания